Мотив покинутого дома в поэзии С. Есенина (на материале стихотворений «Гой ты, Русь, моя родная», «Я последний поэт деревни» и «Не вернусь я в отчий дом»)

1. Введение

С. Есенин, поэт-имажинист начала ХХ века, в жизни был известен своим эпатажным поведением, а в поэзии – неожиданной образностью. Уроженец деревни Константиново Рязанской губернии, С. Есенин также стал одним из представителей «новокрестьянской поэзии» наряду с Н. Клюевым, С. Клычковым, П. Орешиным и другими.

Есенин прожил недолгую жизнь, поэтому делить его творчество на периоды можно только условно. Например, А. Леднёв пишет, что сам поэт не делил свою лирику на этапы: «Сергей Есенин (в отличие, например, от Блока) не склонен был делить свой творческий путь на какие-либо этапы. Поэзия Есенина отличается высокой степенью цельности. В ней все – о России» (2010).

Но за недолгий период времени сам поэт пережил многое, он стал свидетелем больших исторических перемен: Октябрьской революции и основания СССР. Вместе с Есениным менялась и его «малая родина», и мир его поэзии, его лирический герой. Несмотря на короткий промежуток времени, перемены стали очень интенсивными. Эволюцию лирического героя С. Есенина можно рассмотреть на примере стихотворений «Гой ты, Русь, моя родная» 1916 г., «Я последний поэт деревни» 1920 г. и «Не вернусь я в отчий дом» 1925 г. Особый интерес в этих произведениях вызывает мотив родного дома – покинутого лирическим героем.

Как известно, сам С. Есенин переехал с провинциального Константиново в большую Москву. С одной стороны, это вызывало тоску о родине, с другой – поэт, судя по всему, не стремился вернуться обратно. Лирический герой Есенина тоже тосковал по дому, но в то же время, считал себя «вечно странствующим странником», манимым далёкими краями.

Мотив странствований известен в литературе с давних времён. Один классический пример – «Одиссея» Гомера. Герой должен отправиться в путешествие, часто опасное, чтобы получить необходимые знания, пройти инициацию и вернуться домой обновлённым. Возвращение домой – это логическое завершение инициации. Но анализ лирики С. Есенина показывает, что в случае с его лирическим героем всё развивается по-другому.     

1.               Анализ мотива покинутого дома на примере стихотворений «Гой ты, Русь, моя родная», «Я последний поэт деревни» и «Не вернусь я в отчий дом»

1.1.                       Миф о «голубой Руси» и лирический герой «странник» в «Гой ты, Русь, моя родная»

Стихотворение «Гой ты, Русь, моя родная» вошло в сборник 1916 г. «Радуница». Название сборника «Радуница» сегодня не совсем понятно читателю. Оно связано с православными традициями, это название дня поминовения умерших, первого понедельника послепасхальной недели. «Радуница» буквально означает «блестящая», «просветленная». По словам А. Леднёва, так «называли на Руси и первые весенние дни» (2010). Уже само название говорит о том, что ранняя лирика С. Есенина ориентирована на «Русь». Созвучие «России» с «Русью» создает определённый континуум, даёт понять, что для поэта важна закоренелость традиции.

Тем не менее, есенинская Русь – это сконструированный образ, скорее миф, чем исторический факт. Как пишет А. Леднёв, «Россия Есенина, так же как и Россия Тютчева, Некрасова, Блока, – это лишь поэтический миф» (2010). Более того, в своём раннем творчестве С. Есенин ассоциирует Русь с раем. Со временем этот образ усложняется, но в целом, описанию Руси в стихотворениях характерны почти утопические черты.

Это можно видеть на примере стихотворения «Гой ты, Русь, моя родная». Прежде всего, хочется обратить внимание на религиозные мотивы: яблочный Спас, богомолец, «хаты – в ризах образа». Более того, поэт создает эффект синестезии, чтоб заставить читателя не только представить Русь в воображении, но и услышать, почувствовать на запах и вкус, увидеть её собственными глазами:

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.

И гудит над корогодом

На лугах веселый пляс (1995: 50)

Также в описании появляется характерный есенинский эпитет для Руси – «синяя», «голубая», персонифицированная синь «сосет глаза», таким образом автор передаёт восторгающую необъятность крестьянской земли: «Не видать конца и края – / Только синь сосет глаза.» (1995:50). Индивидуальное использование цвета «синий» и всех исходящих от него связано с положительными ассоциациями. По словам А. Леднёва, «Смысловые ассоциации «синих» цветовых определений у Есенина – молодость, полнота светлых чувств, нежность» (2010). Так и в этом стихотворении синь скорее говорит о переполняющем светлом чувстве.

Стоит отметить, что лексика стихотворения «Гой ты, Русь, моя родная» довольно специфическая. Например, то же слово «синь» чаще используется в форме «синева» и может обозначать как «синяя краска», так и «даль» (Толковый словарь Ушакова). Хотя, скорее, С. Есенин сочетает оба эти значения. «Хаты» – старорусское слово, более понятное современному читателю как «избы». Кроме того, в стихотворении присутствуют такие слова, передающие крестьянский колорит, как «леха», «околица», «стежка». При помощи таких слов поэт создает атмосферу аутентичного «русского духа». Ещё одно выражение, которое заставляет читателя задуматься: «в ризах образа». Большой энциклопедический словарь подаёт два значения слова «риза»: «верхнее церковное облачение церковнослужителей» и «металлический оклад на иконе». Уточняет значение  слово «образа» – опять же, устаревшее, обозначающее «иконы». Ещё одно редко употребляемое слово, связанное с религией, – «богомолец», обозначающее «ходящего на богомолье», «молящегося» (Толковый словарь Ушакова). Таким образом, специфическая лексика стихотворения не только создает атмосферу древнерусскости, но и делает текст доступным только для тех, кто понимает особенности крестьянских православных традиций, этот «культурный код». 

Интересно, что есенинский миф «голубой» Руси построен на чувстве ностальгии, но не до конца понятно, о чем конкретно. Это тоска по былым временам, но, видимо, об этих временах знают только посвященные. Не до конца понятно, что именно имеет в виду автор – времена Киевской Руси? Либо же это целиком мифологический конструкт? Или то, как воспринимал поэт родные края, будучи ребёнком? Н. Гоноцкая и Г. Кириленко в статье «Есенин без гламура» говорят о том, что Русь Есенина – это скорее миф, идеализированный: «Русская деревня, русская природа в его стихах — это Россия-воспоминание. О том, чего, может, и не было никогда. Это идеальная Россия, образ потерянного рая» (2017). Воспоминание в стихотворении «Гой ты, Русь, моя родная» о Спасе с яблоками и мёдом вызывает ассоциации с библейской землёй, текущей молоком и мёдом. Хотя и Русь – это явно не Иерусалим. Как бы там ни было, поэт скорее подчеркивает свою готовность принять земную жизнь, «земную Русь» и отказаться от утопической идеи рая: «Я скажу: “Не надо рая, / Дайте родину мою”» (1995: 51). Как пишет А. Леднёв, для С. Есенина, как и для А. Блока, характерно видеть двойственность образа России: «рядом с «Россией‑тайной», «светлой женой» – другая, «гугнивая матушка Русь», гулящая, нищая и бесприютная» (2010). Даже осознавая это, лирический герой всё равно остаётся преданным своей родине. Анализируя раннее творчество С. Есенина, А. Леднёв заметил интересную особенность: лирический герой стихотворений – это странник, который покинул отчий дом и отправился навстречу неизведанному. Но вся прелесть покинутого дома именно в том, что он – покинут: «родина потому и любима смертной любовью, что она – оставленная» (2010). Кроме того, А. Леднёв цитирует Л. Аннинского: «Обаяние и тайна есенинской Руси – в тихо лучащемся отсутствии» (2010). Таким парадоксальным образом, одними из самых ценных качеств концепции Руси здесь являются «отдалённость», «таинственность», «недосказанность». Это покинутый где-то в прошлом идеал, но в то же время, лирический герой не стремится вновь обрести свой «потерянный рай».       

В «Гой ты, Русь, моя родная» также появляется образ «захожего богомольца» – странника, который молится Богу. Этот образ связан не только с религиозными представлениями, но и с концепцией дороги как метафоры жизненного пути. Как отмечают Е. Крупнова и Н. Титкова в статье «Мотивы пути и странничества в ранней лирике С. А. Есенина», образы странствующих монахов не один раз появляются в ранних произведениях поэта, таких, как «Шел Господь пытать людей в любови» (1914), «По дороге идут богомолки» (1914), «Калики» (1910). В то же время, Есенин по-своему интерпретирует мотив странничества. Если монахи путешествуют, чтобы посетить определенные святые места, то для поэта важен сам процесс, традиция странничества. Есенина интересует не так церковь, как народ, люди, крестьяне: «Дорога — собственно дорога, путь — собственно путь, и странничество, таким образом, — простейший способ познать себя и Бога, а прозябание в храмах и корпение над книгами — не более чем самообман» (2016). На примере стихотворения «Пойду в скуфье смиренным иноком» (1914) Е. Крупнова и Н. Титкова показывают, что для раннего творчества С. Есенина дорога, путешествия являются чем-то положительным, манящим, у лирического героя это не вызывает страх: «В странничестве он видит не страшную участь, а возможность познать мир, увидеть природу и восхититься ею» (2016). Более того, любопытство, желание путешествовать, открывать новые горизонты являются для лирического героя потенциальным источником счастья: «он желает отправиться в путь без начала и конца, чтобы познать истинное человеческое счастье, а счастьем этим оказывается сам путь» (2016). Также примечательно, что, по мнению исследовательниц, если для ранней лирики Есенина характерны образы странников, то в поздних произведениях их место заступает образ бродяги – «человека, потерявшего свое место жизни и дом против своей воли, вынужденного скитаться без права вернуться в родные края» (2016).

Таким образом, в ранних стихотворениях Есенина появляется лирический герой, который добровольно покидает отчий дом и отправляется в путь, который принесёт ему счастье: «дорога либо отрадна для лирического героя, и он предчувствует счастье в конце своего пути, либо она отводит героя дальше и дальше возможности лучшей участи для него» (2016). С «захожим богомольцем» ассоциирует себя и лирический герой «Гой ты, Русь, моя родная». Странник только наблюдает жизнь, природу и восхищается увиденным: «Как захожий богомолец / Я смотрю твои поля» (1995: 50). В этом случае также можно предположить, что странник нигде не задерживается, он идёт от одного места к другому. Развивая эту тему, можно сказать о принятии недолговечности существования, своеобразном топосе vanitas, признании того, что судьба  человека – это дорога, которая сулит множество восхитительных открытий, но в то же время имеет свой конечный пункт: «земная жизнь — лишь временное пристанище перед продолжением долгого скитания» (Крупнова, Титкова 2016).

В итоге, лирический герой раннего Есенина – это открытый миру «странник», который любит родной дом, но в то же время хочет познать другие края. Он предпочитает раю земную родину, но не исключено, что родина тем милее лирическому герою, чем дальше он от неё находится.

2.2. Конфликт старого и нового в «Я последний поэт деревни»

Трансформация мотива покинутого дома связана как с развитием литературного стиля автора, так и с историческими событиями. Октябрьская революция 1917 года всколыхнула Россию и повлияла на всех членов общества, включительно с «поэтами деревни». Последние, в свою очередь, такие как           Н. Клюев, П. Орешин, С. Клычков, ожидали от революции победы крестьян, превращения России «в великую Крестьянскую Республику – благословенную страну Хлеба и Молока» (Леднёв 2010). Но этим надеждам не было суждено воплотиться в жизнь. Постепенно энтузиазм перешёл в разочарование.

Разочарование постигло и С. Есенина. Это отразилось на его поэзии. В 1920 г. автор написал стихотворение «Я последний поэт деревни», которое вошло в сборник «Трерядница». Опять же, использование специфической лексики характерно для С. Есенина. Словарь синонимов подаёт определение слова «трерядница» как «икона». Это название соответствует стилю поэзии Есенина – любви к «исконно русским» традициям, особенно связанных с православием, и главное – понимание этих традиций. Стоить отметить, что сегодня название сборника, как и причины называть икону «трерядницей», не совсем понятны обывателю. И этой ситуации, видимо, боялся С. Есенин – забывания обычаев, прерывания традиции.

О конфликте между «старым» и «новым» идёт речь в стихотворении «Я последний поэт деревни». Довольно претенциозно звучит амбиция лирического героя назвать себя «последним» поэтом. С одной стороны, можно воспринимать это как вызов, эпатаж, с другой – как апокалипсическое настроение, предчувствие смерти.

Интересно, как эта амбиция сочетается с образом «скромного моста», невинностью деревенского пейзажа. Мифологическая «Русь» Есенина описана с применением характерных для автора неожиданных метафор и персонификаций: «Злак овсяный, зарею пролитый», «колосья-кони», кадящие листвой берёзы, голубое поле. Более того, для имажиниста Есенина важен цвет: тёплый золотистый, и конечно же, голубой – закреплённый за родной Русью. В реальной жизни сложно представить себе «колосья-кони» и голубое поле. Эти пейзажи раскрывают не внешний, а внутренний мир – трепетное отношение лирического героя к родным краям: «Пейзаж Есенина, как правило, не внешний, с точно схваченными деталями, а внутренний – пейзаж души лирического героя» (Леднёв 2010).

Эти описания касаются есенинской Руси. Но с золотистым и голубым контрастирует чёрный – цвет, который хочет поглотить всё вокруг. «Чёрная горсть» соберёт овсяный злак. Более того, эти руки «чужие» и «не живые». Таким образом автор создаёт контраст между деревней, мифологической Русью, царством природы, и «железным гостем» – очевидно, «рукой города», механизацией.

Казалось бы, Есенин боится новизны, технологического прогресса, хотя в ранней поэзии его лирический герой готов был покинуть родимый дом и отправиться навстречу неизвестному. Но одно дело, когда герой самовольно отправляется в путешествие, как блудный сын, чтобы познать далёкие края, но при этом он всегда знает, что где-то позади остался его дом, который стоит и ждёт возвращения и не меняется годами. Другое дело – когда кто-то вторгается в личное пространство, в собственный микрокосм, дом, и насильно всё меняет там, или даже уничтожает. Тогда прошлое уже не кажется таким романтичным, оно приобретает трагические черты.       

Интересно, что масштабная индустриализация началась только в 1930-х, десять лет спустя, но Есенин уже в 1920 г. почувствовал потенциальную опасность. Это не только страх перед «властью машин», контрастом живого и неживого, это осознание конфликта идеологий, мировоззрений, жизненных укладов, в конце концов, культур. Потеря родного дома в результате изменений в социуме означает более масштабно потерю своих корней, своего пристанища, даже угрозу потери своей идентичности. Как пишет В. Нечаев, для русской культуры образ дома – архитепический: «В фольклорной и литературной традиции он воспринимался не только как жилище, место обитания человека, но, прежде всего, как пристанище души, где можно найти успокоение» (2006: 317). Исследователь пишет, что социальные катаклизмы ХХ века сказались «не только на концепции мира и человека, но и на образе дома. Он постепенно утрачивал свое былое величие» (2006: 318). Поэтому изменения пугали и С. Есенина. Поэт действительно тонко почувствовал грядущий апокалипсис, закат Руси, но вряд ли он мог знать о грядущих коллективизации, индустриализации и «красном терроре».

Апокалипсическое настроение С. Есенин, опять же, создаёт при помощи религиозных образов. Автор пишет о «прощальной обедни» и «панихидном плясе». Интересно, что обедня тоже метафорична, это обедня «кадящих листвой берёз». По словам А. Леднёва, лирический герой сам себе справляет панихиду «в том Храме, где богослужение можно совершать в любой час и на всяком месте – в храме Природы» (2010). Также интересно сочетание слов «панихидный пляс», контрастирующее со строками «и гудит за корогодом / На лугах весёлый пляс» из «Гой ты, Русь, моя родная». Ведь панихида ассоциируется со скорбью, а пляс – с танцами, весельем. Конечно, известны старые традиции в разных культурах, согласно которым на поминках гости танцуют, ведь для них смерть – это не трагедия, а всего лишь переход в другой мир. Хотя здесь «панихидный пляс» – это скорее барочный, макабрический образ, «danse macabre».  

Более того, в стихотворении привлекает внимание тематика деревьев и древесины. Прежде всего, идёт речь о «дощатом мосте», также обедню справляют деревья – берёзы. Рефреном звучат строки: «…часы деревянные / Прохрипят мой двенадцатый час!» (1995: 136). Интересно, почему часы именно деревянные.       А. Леднёв замечает, что дерево для Есенина – это воплощение деревни, где растут берёзы и избы построены из древесины: «Через традиционный для его поэзии «древесный» образный знак («все от дерева – вот религия мысли нашего народа», – считал поэт) выражает он свою самую глубокую боль. Это боль от погибели того быта, где все связано с «деревом», а главное – от вымирания рожденного этой «религией» искусства» (2010). Кроме того, стоить отметить схожесть слов «деревня», «дерево», «деревянный». В толковом словаре Даля можно найти следующие определения слова «деревня»: «груда срубленных деревьев» и «деревянный дом». Этимологическое сходство даёт повод предполагать, что для Есенина дерево – это не только материал, но и одно из воплощений Руси, традиционного русского крестьянского быта, родной обители. Тем страшнее оппозиция дерева и железа, своего и чужого – уничтожив дерево, железо может уничтожить целый мир.

Кроме того, стоит заметить, что деревянные часы «прохрипят» двенадцатый час. С одной стороны, «двенадцатый час» означает предчувствие скорой смерти. С другой, хрип часов тоже напоминает предсмертный хрип. Атмосфера стихотворения жуткая: свеча из живого «телесного» воска догорает, приближается чёрная тьма, ветер справляет панихидный пляс и последний час уже почти пробил. Причём смерть здесь ужасна тем, что она не вписывается в фольклорную традицию перехода в другой мир, цикличности, это скорее неестественная и окончательная смерть – за ней как будто следует полное забвение. «Последний поэт» погибает вместе со своей деревней, с целым миром и традицией крестьянства.

Таким образом, в связи со значительными изменениями в социуме и в мировоззрении С. Есенина, лирический герой с любопытного странника превращается в «последнего поэта деревни», которого убивает новая система. Покинутый дом больше не вызывает приятную ностальгию, ведь возвращаться больше некуда, всё бесповоротно изменилось. Даже если лирический герой и не собирался возвращаться домой, одна мысль о том, что родная деревня осталась только в воспоминаниях, вызывает глубокий душевный кризис. Судя по тому, что сегодня стихотворения Есенина не так легко понятны читателю, автор действительно тонко почувствовал исторический слом и перемены в культуре русского крестьянства.

2.3.       Возвращение домой как последний путь лирического героя в «Не вернусь я в отчий дом»

В 1925 г., незадолго до смерти, С. Есенин написал стихотворение «Не вернусь я в отчий дом». Похожая тематика возвращения домой в поздней лирике присутствует также в стихах «Письмо матери» (1924), «Возвращение на родину» (1924), «Этой грусти теперь не рассыпать» (1924). С одной стороны, в «Не вернусь я в отчий дом» присутствует мотив возвращения в родной дом, с другой – ещё более жуткое ощущение скорой смерти.

Есенин описывает родные края в характерном ему стиле, используя метафоры, персонификацию, создавая неожиданные образы: «…неровные луга / Обо мне поют крапивой», «Брызжет полночью дуга, / Колокольчик говорливый» (1995: 228). Есть здесь и специфическая лексика, как например, слово «коноплянник», которое Толковый словарь Ушакова определяет следующим образом: «участок земли, засаженный коноплей». Лирический герой называет себя «вечно странствующим странником» и говорит о том, что ему не о чём грустить, он не жалеет о прошлом: «Об ушедшем над прудом / Пусть тоскует коноплянник» (1995: 228). Более того, картина с конопляником над прудом и Луной явно перекликается с ещё одним стихотворением Есенина – «Отговорила роща золотая» 1924 года:

          Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —
          Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
          О всех ушедших грезит конопляник
          С широким месяцем над голубым прудом (1995: 209)     

В обоих стихотворениях звучит мотив скоротечности и бренности бытия, «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым», мотив vanitas. Но лирический герой уже не ищет чего-то, ведомый любопытством, как в «Гой ты, Русь, моя родная», его странствования не имеют цели. Ему даже как будто всё равно, что происходит в природе, о чём «грезит конопляник». Лирический герой здесь скорее становится бродягой, который в силу обстоятельств потерял своё место в мире и не может вернуться обратно. Он потерял связь со своей вселенной.

Но мысль стихотворения резко меняется в четвёртой строфе. Это заметно даже на уровне формы: перекрёстная рифма меняется на кольцевую:

Но на склоне наших лет

В отчий дом ведут дороги.

Повезут глухие дроги

Полутруп, полускелет (1995: 228)

Здесь также есть специфическое слово «дроги», знакомое человеку, знающему народные православные обряды. Толковый словарь Ушакова даёт определение «дрог» как «погребальной повозки, колесницы для перевозки умерших». То есть речь идёт не просто о возвращении «блудного сына» домой, а именно о похоронной процессии. Лирический герой называет себя «полутрупом, полускелетом», фактически, живым мертвецом. И это притом, что сам С. Есенин всегда выделялся своей привлекательной внешностью: «Сергей Есенин - русская версия Дориана Грея: "золотые волосы", "голубые глаза", "красивая форма губ", "овал лица Аполлона"… "златоглавый" Нарцисс, который смотрится в Зеркало своей Поэзии» (Севастеенко 2007). В «Не вернусь я в отчий дом» красота увядает, мир охвачен смертью и разложением. Видимо, именно так ощущал действительность поэт в последние месяцы своей жизни.

В пятой строфе, с одной стороны, лирический герой вновь показывает своё знание деревенских обычаев. В народе говорят, что животные чувствуют приближение собственной смерти и возвращаются умирать в то место, которое можно назвать для них родным: «Даже пес в хозяйский двор / Издыхать всегда приходит» (1995: 229). Более того, животные чувствуют приближение стихийных бедствий. С другой стороны, лирический герой как будто сравнивает себя с больным издыхающим псом, а это не самое приятное сравнение. Очевидно, что такие слова выражают состояние глубокой депрессии. Но в то же время, в поэзии С. Есенина сохраняется глубокая связь с фольклорной традицией.  

Завершающая строфа контрастирует с начальной, вместо «Не вернусь я в отчий дом» звучит: «Ворочусь я в отчий дом». Но странник теперь не «вечно странствующий», а «бедный». Лирический герой как будто не видит смысла своего существования, как будто все его путешествия были впустую, и даже неясно, была ли жизнь жизнью: «Жил и не жил бедный странник…». Затем наступает долгая пауза, формально выраженная многоточием: то ли минута молчания о покойном, то ли минута раздумий. Вместо объяснений автор завершает стих пейзажем с коноплянником, который появлялся вначале: «В синий вечер над прудом / Прослезится коноплянник» (1995: 229). Стоит отметить, что синий здесь больше не цвет юности и чего-то позитивного, это цвет печали.

Таким образом, лирический герой, который начинал юным бесстрашным странником, превращается в обречённого бродягу. Блудный сын возвращается домой, но на погребальной повозке, фактически, живым трупом. Если лирический герой, как Одиссей, отправляется в чужие края, чтоб пройти обряд инициации, то этот обряд не сулит ему перерождения и возвращения домой в новом статусе. Если в инициации смерть символическая, то у Есенина смерть явно ощутима, это реальная смерть. Можно сказать, что у лирического героя было многообещающее начало, но конец его стал трагическим.  

В стихотворениях, условно принадлежащих к поздней лирике С. Есенина, мотив покинутого дома, как и поэтическая атмосфера в целом, приобретает трагические черты. Сам поэт прожил яркую, но недолгую жизнь. Но страшно то, что история С. Есенина не исключительна для его времени. В этот период добровольно, насильственно или из-за болезни уходят из жизни Н. Гумилёв,       А. Блок, В. Хлебников, В. Маяковский. Современник Р. Якобсон назвал генерацию первой половины ХХ века «поколением, растратившим своих поэтов»: «в течение двадцатых годов века гибнут в возрасте от тридцати до сорока вдохновители поколения, и у каждого из них сознание обреченности, в своей длительности и четкости нестерпимое» (1930). Также Р. Якобсон осознавал, что случился разрыв между старым и новым, что перемены были слишком стремительными и привели к катастрофе: «Мы слишком порывисто и жадно рванулись к будущему, чтобы у нас осталось прошлое. Порвалась связь времен» (1930). Лингвист и литературовед Якобсон констатировал, что поколение, теряющее своих поэтов, теряет самое важное – слово: «Когда певцы убиты, а песню волокут в музей, пришпиливают к вчерашнему дню, еще опустошеннее, сиротливей да неприкаянней становится это поколение, неимущее в доподлиннейшем смысле слова» (1930). Более того, певцы «убиты», и для    20-30-хх годов ХХ века это звучит скорее реалистично, чем метафорично. Если в начале ХХ века русская поэзия обогатилась талантливыми поэтами, то после исторических катаклизмов, надежд и глубокого разочарования Якобсон уже в 1930 г. прогнозировал затишье: «Кажется, история русской поэзии нашего века еще раз сплагиатирует и превзойдет историю XIX-го: “Близились роковые сороковые годы”. Годы тягучей поэтической летаргии» (1930).

Выводы

Тема родины и родного дома была важной для поэта С. Есенина. Выросший в рязанском крае Есенин впитал в себя местные крестьянские обычаи, хорошо разбирался в фольклоре. Это отразилось на его творчестве и на создании мифа о Руси – оплоте русской традиции, который подчёркивает продолжительность истории.

То ли потому, что сам Есенин был вынужден переехать и жить в больших городах Москве и Петрограде, то ли в контексте создания поэтического мифа, в поэзии С. Есенина важное место занял мотив покинутого дома. Если условно поделить творчество поэта на периоды, то можно проследить развитие и трансформацию этого мотива.

На примере стихотворения «Гой ты, Русь, моя родная» 1916 г. можно определить тип лирического героя ранней есенинской лирики как «странник». Имеется в виду желание героя покинуть родной дом и отправиться навстречу неизвестному, к новым открытиям. Лирический герой любит свою родную Русь, но его манят далёкие края. Более того, привлекательность мифологической Руси строится на том, что она всегда где-то далеко, оставленная позади и существует скорее в памяти и воображении. Тем не менее, в «Гой ты, Русь, моя родная» лирический герой отдаёт предпочтение «земному», а не «райскому», он понимает, что родина – не рай, но от этого не прекращает её любить. Этот «странник» – молодой, полон энергии и готов начать свою инициацию, совершить свою одиссею.  

В послереволюционной лирике Есенина пространство родного дома оказывается под угрозой. Если раньше лирический герой мог странствовать, но всегда знать, что где-то его ожидает отчий дом, то в «Я последний поэт деревни» 1920 г. он понимает, что родной край изменился навсегда. В результате резких и больших перемен случился разрыв между поколениями. С. Есенин предчувствовал гибель крестьянской культуры в результате прихода «железного гостя». И лирический герой собирается уйти вместе со своей «деревянной деревней». Если отчий дом исчезнет, то и странствования превратятся в бродяжничество без смысла. В «Я последний поэт деревни» чувствуется наступление апокалипсиса.

В конце концов, в «Не вернусь я в отчий дом» 1925 г. лирический герой почти уничтожен своими скитаниями – он «полутруп, полускелет», он утратил смысл жизни. Но лирический герой решает вернуться в родной дом – на повозке для умерших, отправляясь в последний путь, как деревенский пёс, который перед смертью приходит в дом хозяина. «Странник» превращается в «бродягу», который измучен жизнью и ищет место последнего пристанища. Блудный сын возвращается домой при смерти, и будущего для него больше нет.

Таким образом, эволюцию лирического героя можно назвать скорее трагической. Любовь к родному дому для него переходит в боль утраты. Потеряв свою мифологическую Русь, основу своей идентичности, он не находит себе места в новом мире и сознательно выбирает смерть.    

    

Литература

Академик : словари и энциклопедии на Академике, доступ по ссылке: https://dic.academic.ru [последнее посещение 11.03.2019].

Гоноцкая Н., Кириленко Г. (2017) “Есенин без гламура”, в: Православный журнал “Фома”, доступ по ссылке: https://foma.ru/esenin-bez-glamura.html [последнее посещение 11.03.2019].

Есенин С. (1995) Полное собрание сочинений в 7 т. Т. 1. Стихотворения, Ю. Прокушев (глав. ред.), Москва: Наука – Голос.

Крупнова Е., Титкова Н. (2016) “Мотивы пути и странничества в ранней лирике С. А. Есенина”, в: Молодой учёный, №6 (110), доступ по ссылке: https://moluch.ru/archive/110/27249 [последнее посещение 11.03.2019].

Леднёв А. (2010) “Ранняя лирика С. Есенина”, в: SciCenter.online, доступ по ссылке: https://scicenter.online/russkiy-yazyik-scicenter/lednv-rannyaya-lirika-98018.html [последнее посещение 11.03.2019].

Неженец Н. (2007) “Символическое послесловие (С. А. Есенин и Н. А. Клюев)”, в: Русская народно-классическая поэзия, доступ по ссылке: https://www.booksite.ru/klyuev/4_5.html [последнее посещение 11.03.2019].

Нечаев В. (2006) “Образ дома в лирике Н. М. Рубцова”, Вестник ТГУ, Вып. 2 (42), стр. 317 – 321.

Севастенко С. (2007) “Русский романтизм ХІХ-ХХ веков: зеркальный нарциссизм или фантастика влюблённых двойников”, в: Рустрана, доступ по ссылке: http://рустрана.рф/13232/Русский-романтизм-хіх-хх-веков-зеркальный-нарциссизм-или-фантастика-влюблённых-двойников [последнее посещение 11.03.2019].

Якобсон Р. (1930) “О поколении, растратившем своих поэтов”, в: Поэзия авангарда, доступ по ссылке: http://avantgarde.narod.ru/beitraege/ff/rja_o_pokolenii.htm [последнее посещение 11.03.2019].